Автобус из Владивостока приходит в Кавалерово вечером, а на Ольгу отправляется только утром. В гостинице мест нет. Утешение одно – лето, как-нибудь ночь скоротаю. Присел на лавочку, листаю старую записную книжку. Затертые листы, сколько времени веду записи, – трудно сказать. Некоторые строчки различаю с трудом.
«Б» – Басаргин. Адрес – Кавалерово. И номер телефона. Неужели помнит? А если позвонить? Много лет прошло. Да и кто я ему? – случайный знакомый, с которым он провел одну неделю своей жизни…
Звоню. Ответила женщина.
– Мне Ивана Ульяновича.
– А давно Вы с ним не встречались?
– Лет десять.
– Басаргин из Кавалерова выехал. В его квартире живут другие. И потом, он умер…
Как же это? Неужели он был так серьезно болен?
***
Десять лет назад во время пантовки на оленник пришел крепко скроенный, кряжистый мужчина, представился:
– Иван Ульянович Басаргин, писатель. Разрешите посмотреть на оленей?
Все понравилось ему, и олени, и тишина парка, и близость моря, и недокучливые собеседники – оленеводы. Он прожил среди нас неделю. Звали мы его попросту – Ульяныч.
Я сижу прямо на месте, где любил сидеть Басаргин: два молодых дуба, рядом два пенька, угол изгороди, в двух шагах избушка оленеводов. Кажется, Ульяныч здесь, зашел на минутку в избушку…
За десять лет время не изменило оленник, ни окружа-ющую его природу. И пеньки целы. Только в избушке нет больше русской печи, в которой когда-то сушили панты, жар печи заменили электропечи, печь за ненадобностью сломали и поставили примитивную, вечно дымящую, про-копченную печурку.
А тогда на протопленную печь мы накидывали оленьи шкуры и там спали. Темнота обволакивает избушку, лежим голова к голове. За стенами своеобразным свистом подают друг другу голоса олени.
– Ульяныч, трудна профессия писателя?
– Трудна. Я шел к ней долго. И убедился: пишется легко только то, что сам видел, пережил.
Я пытался понять, что же побуждает его писать.
– Ульяныч, в « большие» писатели из сотен выходят единицы, зачем же тогда себя истязать, к чему-то стремиться.
– Не прав ты. Если есть потребность, писать нужно, даже заведомо зная, что «большим» писателем не станешь. Писать надо ради своего писательского ремесла, нужно по крупицам собирать хорошее и доносить эти крупицы до людей. Я люблю наш край. Ты пойми, каждая наша деревня – это история Приморья. Не более ста лет идет освоение переселенцами этих мест. Еще 20-30 лет – и будет поздно проследить, как все это было. Будут много фантазировать, приукрашивать, высказывать свои домыслы, а действительность была такая, что и придумывать не надо. Столько досталось переселенцам. Памятник им нужно ставить. Я вижу: телега, мужик в лаптях, баба одной рукой держится за телегу, в другой дите. Бедолаги! Ты представь, они же два- три года добирались до этих земель, они и звали эту землю ласково: «Зеленый Клин».
***
Помнится, приехали работники отдела культуры, пригласили Ивана Ульяновича отдохнуть с ними на берегу моря. Вечером я спросил:
– Как провели время?
– Устал. Суетливо как-то. Утомляют длинные разговоры. Ребята хорошие, но многословия много.
Я понял: у него отняли несколько часов творческой работы. Скромный, отказать не мог, а в голове были одни мысли: писать, писать…
Это были дни его творческого взлета. Месяц назад в журнале «Молодая гвардия» напечатана его повесть «Черный дьявол», повесть о жителях нашего края. Всем, кто прочел эту повесть, она запала в душу.
Я не спрашивал, какие у него творческие задумки, но теперь понял, их у него было много.
В 1973 году в Ленинграде встретился с его книгой «Таежные рассказы». Прочел на одном дыхании. Читал и видел приморскую тайгу, Ульяныча.
Сохранилась пленка, где я снимал Ивана Ульяновича…
***
Наша последняя встреча состоялась в Кавалерово у него на квартире. Застал его вновь за работой.
– Я рад, что ты меня нашел. Угостить нечем, один чай. Жена в отъезде. Просьба к тебе: займись хозяйством, купи продуктов дня на два-три и что-нибудь свари. Сумеешь? А мне никак нельзя оторваться, срочный материал, готовлю к сдаче.
– Ульяныч, так разве можно работать?
– По-другому не получается. Но это не всегда так, бы¬вают дни полегче.
– Да ты и в Веселом Яре по-другому не работал. Так можно и помереть раньше времени.
Он посмотрел на меня, и что-то в его глазах промелькнуло тревожное. Может быть, не желая того, я задал во¬прос о его здоровье. Очевидно, он уже в то время был серьезно болен…
***
Такая же густая ночь, как в оленнике, окутала землю. Печатаю фотографии с пленок десятилетней давности. Здравствуй, Ульяныч! Как же это ты так сплоховал? Сам мне говорил: «Писать надо. Приморье славит надо». Почему же хорошие люди уходят из жизни, не претворив многих своих задумок? А у него должны были остаться эти задумки: и с памятником переселенцам, и, может, с чем-то еще, не менее нужным людям…
Я не знаю, оставили ли какой след в его творчестве те дни, что он прожил на оленнике, но в мою жизнь вошел писатель-труженик, вошел, чтобы жить в памяти долгие годы.
автор: Геннадий Михайлов